Тренировка спасателей. Из личного дневника.

Из личного дневника.

18 апреля 1983 года.

Сколько времени я уже дрожу в мокром спальнике под громыхающим пологом палатки? Чувство времени потеряно. Утрачено и реальное восприятие, мысли тихие, плавные — приятные, греющие душу воспоминания отдельно, а сам я, мокрый и трясущийся, вроде как в стороне. Отдал бы без сожаления утреннюю порцию сухарей и аппетитной каши за возможность посидеть хотя бы минут 10 в горячей ванне (день варенья у меня сегодня все же).
В который раз уже просыпается начальник  спасательного отряда (в члены которого приняли  и меня в декабре прошлого года) Валера,   руководитель нашего тренировочного похода пятой категории сложности, с тревогой прислушивается к шуму пурги и снова забывается чутким сном.

На какое-то время засыпаю и я. Снятся родной отдел, срочное задание по разработке станка-полуавтомата, и ... падающий на меня кульман. Очнулся,  -  нету чертёжной доски, а давит на спальник, трепещет и вибрирует под натиском бури скат палатки.

Последняя то сожмётся, будто кто-то хочет вдавить её в снег, то вдруг рванёт вверх, потянув оттяжки, и, обвиснув, снова совершает рывок в небо. Кажется, ещё один порыв ветра, и палатка, мелькнув красным куполом, улетит, оставив нас в спальниках посреди пурги. Эту картину и возможные последствия я представляю так отчётливо, что уснуть уже могу. Кстати, на случай, если ветер порвёт палатку, мы уже третью ночь спим, не раздеваясь.

Опять просыпается командир, короткое совещание, решаем заменить центральный кол, поддерживающий скаты крыши, в нашем случае лыжу «Бескид-горный», на пару связанных лыжных палок. Палатка становится почти на метр ниже и будет не так уязвимой для ветра. С удовлетворением прислушиваюсь к его злобному, но уже бессильному вою, и незаметно засыпаю.

К утру пурга стихает, превосходная каша и сухари возвращают к жизни и отогревают, появляется пропавший было оптимизм. Примус переходит из рук в руки, каждый оттаивает промёрзшие ботинки, чтобы быстрее и не так болезненно их обувать. Собираем рюкзаки и — в путь.

19 апреля.

Идём по Неракаги. Горы выглядят необыкновенно. Отдельные вершины скрыты в белой дымке и в долине реки стоят клочья облаков, когда проходим сквозь них, резко ухудшается видимость, сыплет мелкий снежок. Тишина. Выходим, снова светит солнышко. Панорама великолепная — горы смешаны с облаками, и не понять, где вершина, а где тучка. Всё непрерывно меняется, только была видна вершина, но из долины выползли облака и закрыли её, зато за ней солнце высветило другу горку, ранее невидимую. Минута — и всё опять занавесила белая мгла, опять вошли в облако.

Этот район отлогих гор довольно суровое место: ни деревца, ни кустика, ни следа животных, только вьётся прочерченная нами лыжня, да над перевалом на Бугераму кружит пара воронов.

20 апреля.

Всё. Последняя ночёвка на плато. Завтра будем в избе на Ламе сушить вещи и греться у костра, щуриться от дыма и впитывать его блаженное тепло, слушать треск дров и видеть искры, летящие в ночное, но уже просветлённое приближающейся весной небо. Немного надо для счастья, а пока что сон, дремота, явь — всё смешано и обильно сдобрено крупной дрожью.
Время от времени с крыши палатки срываются хлопья конденсата, падают на спальники и медленно тают. Бр-р-р-р!

21 апреля.

К обеду поднялись на перевал. Погода чудесная, отличная видимость, без ветра, синь неба, белый снег, чёткие ориентиры.

После обеда начали спуск в Бугераму. Всё как обычно: постепенно расширяющаяся долина, заметное падение высоты. Катимся на лыжах по каньону. Через два часа дошли до границы леса, встреча с первой тоненькой лиственницей, радостное «ура!».
Могучий лес, почти как в Сибири, вплотную подступает к берегам реки, закованной льдом.

А когда солнце склонилось к горизонту и в ущелье стало сумеречно, река повернула вправо и юркнула в узкий каньон с невысокими, метра в два стенками. Доверчиво, не ожидая подвоха, вошли в него и мы. Идём полчаса, стенки поднялись метров на десять, начался заснеженный курумник. Снег из-за узости и глубины каньона, никогда не видевший солнца и не знавший ветра, совершенно не уплотнён и веса лыжника не выдерживает. Идём, роем лыжню по колено, а местами проваливаясь и по пояс. Если остановиться и
задержать дыхание, слышно как под глыбами курумника звенит вода.

Стенки сошлись на два метра дно же обрывается ледопадом. Надо доставать верёвку, организовывать спуск. Спускаюсь первым в выбитую в скалах подводопадную чашу. Гладкие, тёмно-коричневые, почти чёрные скалы здесь раздвинуты метров на пять и уходят вверх, почти смыкаясь, оставляя узкий просвет для неба, в который заглядывают могучие заснеженные ели. Это надо фотографировать, жаль, что уже вечер, и нет света, а если честно, то нет и силушки снимать рюкзак и доставать из него фотокамеру.

Завершили спуск, повосхищались, пошли дальше, пять минут хода и опять сброс. Надоела нам уже эта романтика, хотим в избу, к теплу, а приходится отрабатывать технику спуска в тёмном заснеженном каньоне.
Только через семь часов, пройдя всего три километра по горизонтали, вырвались мы из каньона на лыжный простора на лыжный простор и в два часа ночи были в избе.

Попадали, отдышались, очередной дежурный приготовил ужин.  И за ужином, вероятно с целью поддержать наш дух, Валера развил теорию о том, как хорошо в походе забыть обо всём на свете, не вспоминать ни дом, ни работу и отдохнуть, благодаря этому обстоятельству. Я с ним не согласился...

Светили звёзды, белые, в тёмных полосах террас. Горы надвинулись на озеро, темнел тихий в час безветрия лес. Хорошо!